«Душа в заветной лире...» (об универсальности А. С. Пушкина как писателя)

Гений Пушкина универсален. Эта универсальность, в частности, про­является в том, что в своем поэтическом, прозаическом и драматурги­ческом творчестве Пушкин охватил практически все предшествующие эпохи развития мировой литературы. В его литературном наследии запечатлены традиции фольклора (сказки) и мир древности («Муза», «Еги­петские ночи», «Роман о Петронии»), персонажи литературы Средневе­ковья («Жил на свете рыцарь бедный...», «Скупой рыцарь», «Пир во время чумы» и др.), Возрождения («Каменный гость») и Просвещения («Сцены из Фауста», «Моцарт и Сальери»), наконец, тенденции духовной жизни современников, переживших как увлечение идеями романтизма, так и отрезвляющее освобождение от романтических иллюзий. В каждой эпохе Пушкин чувствовал себя как дома, с завидной легкостью усваивая и творчески переосмысляя ее художественные открытия. Эта открытость поэта всем временам придает его художественной мысли воистину все­мирный масштаб.

Столь же универсальной в своем многообразии предстает и лирика рус­ского Ариона: в ней нашли отражение едва ли не все темы и жанры, которые на то время были выработаны мировой поэзией. Пушкину-лирику по плечу было всё: от нежнейшей интимной поэзии до симфонически-величест­венных гражданских гимнов. Богатство жанрово-тематического репертуара было обусловлено не только преемственной связью поэта с традициями прошедших эпох, но и его удивительной отзывчивостью на веяния совре­менной литературы. Так, на этапе творческого становления, завершившегося в годы Михайлов­ской ссылки, Пушкин испытал влияние ро­мантизма. Оно ощутимо и в лучезарно-светлой сказке «Руслан и Людмила» (1820), запечат­левшей свойственное романтизму тяготение к фантастическим фольклорным сюжетам; и в вольнолюбивых стихотворениях «Вольность» (1817), «К Чаадаеву» (1818), «Деревня» (1919), в которых характерный для романтиков конф­ликт идеала и обыденности преобразился в сочетание обличительной критики самодержав­ной действительности со страстными призыва­ми к свободе; и в героях экзотических «южных» поэм «Кавказский пленник» (1821), «Бахчиса­райский фонтан» (1823), «Цыганы» (1824), явст­венно напоминающих персонажей «восточных» поэм Байрона; и в пейзажных или любовных стихотворениях раннего периода пушкинского творчества.

Однако уже под конец своих скитаний по южным окраинам Россий­ской империи Пушкин признавался в письме к кишиневскому приятелю В. П. Горчакову в том, что не может всерьез отождествлять себя с «разоча­рованным» героем романтиков. В Михайловском же поэт окончательно распрощался с романтическими «безумствами» юности, научился реали­стически смотреть на мир и направил свою лирику на путь максимального приближения к естественному течению жизни и естественному же голосу сердца. Бурные эмоции в его стихах сменились мягкими, «лелеющими душу» интонациями, страстный протест против действительности — светлой грустью, едкая романтическая ирония — изящной насмешкой, поиск броских художественных средств — стремлением к «нагой простоте» поэтической речи. Так, в лирике Пушкина зазвучал голос благодарного приятия всей полноты бытия, открывающейся в лучших дарах жизни — любви и дружбе (даже если любовь приносит мучения, а дружбу сотрясают испытания) и не исчезающей в самые горькие минуты. Это был голос глубокой человечности, взыскующий милости к падшим и благословения процветающим; голос истинного «сына гармонии», знающего о том, что ему не избежать страданий, но всё же уповающего на то, что «меж горестей, забот и треволненья» ему посчастливится насладиться доброй улыбкой судьбы. Материал с сайта //iEssay.ru

Пушкинская гармония не похожа ни на отстраненно-сдержанную гармонию античных мастеров слова, ни на вызолоченную рациональной мыслью гармонию классицистов; в ней всегда ощущается трепет живого сердца, познавшего душевную боль и надежду на счастье, излучающего сострадание и небезразличного к судьбам человечества. Как на главную заслугу Пушкин указал на эту особенность своей лирики в стихотворе­нии «Памятник», в котором, подводя итоги пройденного творческого пу­ти и говоря о бессмертии собственной поэтической славы, провозгласил:

Это стихотворение, написанное по следам оды древнеримского поэта Горация, стало своеобразной эмблемой творчества А. С. Пушкина.